Недостающее звено: сибирские потомки ссыльных поляков. Польские ссыльные в сибири

Восточная Сибирь использовалась российским государством как место ссылки еще с XVII века. Сюда отправлялись «за измены» бояре, дворяне, придворная знать, а также стрельцы, крестьяне, посадские, старообрядцы, пленные поляки, шведы. В этот период за Уральский камень попадали в основном участник неудавшихся дворцовых переворотов, жертвы интриг очередных временщиков. Были среди них и поляки. В конце XVIII века в Селенгинском уезде появились крестьяне, сосланные по воле помещиков вместе с беглыми раскольниками из Польши, получившие наименование здесь «семейских» или «поляков». По некоторым данным, в этот период их насчитывалось уже 1660 ревизских душ .
Первые политические ссыльные поляки XIX века стали прибывать в Восточную Сибирь вслед за декабристами. Это были участники национально-освободительного восстания 1830 г. Система их распределения в Сибири только складывалась, поэтому местные власти нередко были просто не осведомлены, каким образом и где надлежит организовывать их быт и работы. Так произошло, например, с Юзефом Сосиновичем, шляхтичем из-под Белостока, осужденным в «одну из крепостей Восточной Сибири» за участие в «деятельном и ревностном способствовании к распространению возмутительных преднамерений», а проще, за укрывательство участников восстания. Когда-то Сосинович сражался под знаменем Наполеона, был ранен, ослеп, в Сибирь отправился в сопровождении слуги крестьянина Адама Белявского. Уже в 1834 г. поляки прибыли в Иркутск, а отсюда, за неимением в губернии «крепостей», были отправлены в Петровский Завод.
Так как отдельных казематов для политических ссыльных на заводе не было, Сосинович, по распоряжению генерал-губернатора Н.С. Сулимы, был помещен в арестантскую полуказарму государственных преступников. За такое самоуправство Сулима незамедлительно получил внушение из Петербурга: «…при сем случае не могу умолчать, что как казарма Петровского Завода предназначена единственно для содержания государственных преступников, прикосновенных к известному Вам, милостивый государь, делу, то прежде распоряжения о помещении в оную Иосифа Сосиновича, следовало бы Вашему превосходительству предварительно испросить на сие установленным порядком надлежащее разрешение» .
Подобным образом были отправлены в Сибирскую ссылку и ксендзы Антоний Ойжановский и Людвик Тенсеровский, обвинявшиеся «в сношениях с некоторыми из злоумышленников». Согласно приговора, их следовало без лишения сана содержать в «дальних римско-католических монастырях». За неимением оных, местные власти вынуждены были отправить священников в феврале 1835 г. в Тунку, а оттуда уже в августе этого же года, учитывая неурожай и дороговизну продуктов – в город Балаганск, где они и находились по 1842 год .
Сохранились свидетельства дружеского участия государственных преступников в судьбе польских ссыльных. Стремясь облегчить участь поляков в Сибири, декабристы оказывали им радушный прием, брались передать письма на родину, стремились найти интересную работу. Будучи в Селенгинске, М. Бестужев отмечал: «…мы были знакомы со всеми поляками Забайкалья». Дружеские отношения сложились, например, между двумя художниками – Николаем Бестужевым и Леопольдом Немировским. М. Бестужев вспоминал: «Один из политических преступников, поляк, человек очень хорошо знакомый с нами…в бытность его у нас, так прельстился прекрасною картиною местности, открывавшейся с утеса горы, которая высится тотчас же за нашим домом, что снял вид, в котором наш дом помещен на втором плане, а на первом очень оригинально изображена отвесная скала, на которой он сидел. Сам брат выбрал удобный камень для занятия, сам устроил ему складной столик, укрепил зонтик от палящих лучей солнца, наблюдал за ходом рисунка почти целый день до заката солнца и, чтобы не терять времени на еду, сам носил ему в судках обед и чай» .
Надзор за политическими ссыльными, водворенными на территории Иркутской губернии, велся систематически. Каждый становой пристав обязан был докладывать ежемесячно о поведении политических ссыльных. Например: «… водворенный в Тункинской крепости государственный преступник Юлиан Люблинский в течение января вел себя скромно и ни в каких предосудительных поступках замечен не был. 21 февраля 1836 г.». «В Верхнеудинском округе государственные преступники Михаил Кюхельбекер, Михаил Глебов и Иван Шимков в течение минувшего января вели себя скромно и ни в каких предосудительных поступках замечены не были». Исправляющий должность Акшинского сотского казачьего командира сотник Трухин докладывал в Троицкосавское пограничное управление, что находящийся там на поселении «государственный преступник Павел Аврамов в продолжении февраля 1836 года относительно поведения весьма скромного и занятий никаких не предпринимал» .
В начале 1840 г. в Иркутск стали прибывать свентокшижцы – участники варшавской организации «Содружество польского народа». Их было немного – десять человек – все отправлены «в работы на Нерчинские заводы». После каторги часть поляков распределили в пределах Западного Забайкалья. Эугенуш (Евгений) Жмиевский вышел на поселение в Кабанское Ильинской волости Верхнеудинского округа, а Константин Савичевский – в станицу Кударинскую Успенской волости Иркутской губернии. Савичевский – один из главных руководителей свентокшижцев – первоначально жил в ссылке уроками, поддерживал дружбу с декабристом В.К. Кюхельбекером, бывшим на поселении в Акше .
Летом 1845 г. в сибирскую ссылку были отправлены представители организации Петра Сцегенного и связанных с ней польских конспиративных групп первой половины 1840-х годов. Так, в Западном Забайкалье находились: Леопольд Добрский, после отбытия наказания каторжными работами в Петровском Заводе, в 1851 г. вышел на поселение в Тарбагатайскую волость Верхнеудинского округа, затем проживал в Иркутске; Александр Карпиньский, каторгу отбывал при Александровском заводе, поселение – при Петровском; Фелицьян Карпиньский, также жил при Заводе; Шимон Кжечковский, сослан на поселение в Тарбагатайскую волость, проживал здесь в 1851–54 гг.; Ян Новаковский, после каторги на заводах Култуминской дистанции работал на приисках в Верхнеудинском округе; Игнацы Пюро, отбывал поселение в Урлукской волости; Александр-Ян Родкевич, каторжанин при Дучарском заводе, затем по билету работал на одном из приисков по реке Гремучей .
Как видим, большинство ссыльных, прежде чем попасть на поселение, прошли каторжные работы на заводах Нерчинской системы. Часть из них высылались с лишением всех прав состояния, были и такие, кто испытал после суда шпицрутены, например, Я. Новаковский, – «прогнан сквозь строй через 500 человек два раза» и лишь потом отправлен в Сибирь.
В начале 1850-х годов на каторжные работы в Нерчинские заводы были сосланы поляки – участники национально-освободительных организаций и революционного движения 1848 г. Часть польских ссыльных имели дворянские корни, владели когда-то землей или служили, занимая высокие посты и должности. В Западном Забайкалье им нередко приходилось испытывать крайнюю нужду, работать наравне с людьми «простого звания». Например, Антоний Аксамитовский, из шляхтичей, в Петровском Заводе разводил домашний скот, сеял хлеб, шил одежду; Александр Гржигоржевский, из помещиков Родомской губернии, работал на Петровском Заводе, получал незначительное пособие; Франц Кноль, из дворян, в Ильинской волости занимался хлебопашеством, изготавливал глиняную посуду, курительные трубки, был фельдшером; Шимон Кржечковский, из дворян Люблинской губернии, жил в Селенгинске, в качестве гувернера воспитывал детей купца Д.Д. Старцева; Иосиф Львовский, шляхтич, на поселении в Читканской волости, портняжничал; Моцей Стрекоцинский, дворянин Варшавской губернии, жил в Петровском Заводе, работал по найму .
Самых больших размеров достигла польская ссылка после подавления национально-освободительного восстания 1863–1864 гг. По разным источникам, в Сибирь за три года было отправлено от 18 до 22 тысяч польских патриотов. Часть ссыльных отбывали наказание в Восточной Сибири, в частности, на Нерчинской каторге, а затем выходили на поселение в Западное Забайкалье.
Сколько поляков было сослано в Восточную Сибирь после событий 1863 г., точных данных нет. Из «Отчета о состоянии Забайкальской области за 1865 год» следует, что по случаю происходивших беспорядков в Царстве Польском, в Забайкальскую область в целом только за один год выслано «для употребления в каторжные работы на Нерчинских заводах 1595 политических преступников», которые были размещены частью в заводских зданиях, частью в зданиях, принадлежащих военному ведомству .
Чтобы оценить масштабы ссылки 1860-х годов, например, для Западного Забайкалья, приведем данные, взятые из «Алфавита ссыльных поляков в Сибири», составленном в 1869 г. и опубликованном только в 2007-м, проанализировав лишь первый том, буквы от «А» до «К»: Андржейкович Фома, Илькинская волость; Булгарин Иосиф, Берте Андрей, Герке Готфрид, Зыгзон Иосиф, – Троицкий солеваренный завод; Барабаш Викентий, Бартошевич Андрей, Бронишевский Людвиг, Буген Венедикт, Буковский Станислав, Байковский Владислав, Бржезовский Ян, Брудницкий Кахтан, Василевский Нарцисс, Василевский Феликс, Вержбицкий Антон, Войткевич Каспер, Волнистый Карл, Влоцкий Фридрих, Гонстальский Лукаш, Гедрониц Казимер, Годлевский Леонтий, Генутович Франц, Годлевский Целестин, Горбовский Илья, Голкевич Адам, Горецкий Игнатий, Грондзкий Иван, Грикстис Варфоломей, Гржимайло Амбросий, Гролкевич Ян, Гергелевич Северин, Зенкович Анатолий, Ковалевский Юзеф, Кнопинский Павел, Кулятинский Николай, Калиста Андрей, Каминский Франц, Краевский Павел, Керонский Александр, Каменецкий Владислав, Кружмановский Августин, Кочаровский Игнаций, Климкевич Владислав, Кулаковский Феликс, Козловский Франц, Ковалевский Феликс – селение Тунка; всего – 47 человек .
Порядок распределения и условия пребывания польских повстанцев в Сибирской ссылке имели свои особенности. Так, согласно «Правил по устройству быта политических ссыльных, сосланных в Восточную Сибирь из Царства Польского и Западных губерний» поляки «в видах обеспечения их быта, распределялись по утверждению начальника губернии, применяясь к роду занятий каждого». Сосланные поляки, желавшие в местах поселения заняться земледельческим трудом, наделялись землей. Отдельным пунктом правила предполагали «водворять поляков-ремесленников, мастеров и прочих в казенные и все имеющиеся в губерниях частные заводы». Те же, кто устроил свое хозяйство, «при хорошем поведении» могли остаться на местах водворения и после окончания срока наказания.
Такое исключительное отношение к полякам было продиктовано, с одной стороны, хроническим недостатком в Забайкалье квалифицированных рабочих рук, с другой – преобладанием среди ссыльных людей столь дефицитных рабочих профессий. Вот, например, список поляков, изъявивших желание остаться после окончания срока ссылки в Забайкалье, составленный в апреле 1873 года. В списке 54 фамилии. Большинство поляков «испрашивали разрешение» поселиться близ Читы, а также на Нерчинских заводах. Девять человек предполагали остаться в Западном Забайкалье: Артецкий Константин – мыловар – Верхнеудинск; Брудницкий Иван – колбасник – Верхнеудинск; Дрейзонтен Ян – пильщик – Петровский Завод; Жоховский Игнатий – мыловар – Верхнеудинск; Ковальский Николай – портной – Петровский Завод; Игначевский Иосиф – слесарь – Тарбагатайская волость; Молиенко Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Прушинский Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Синдер Нохейм – булочник – Петровский Завод.
Как видим, в Сибири стремились остаться люди «простого звания», рабочих профессий и специальностей. Не случайно, устройство поляков на прииски Забайкалья было максимально упрощено: желающим работать на добыче золота, например, необходимо было всего лишь иметь одного поручителя, коим охотно выступал хозяин прииска, а также разрешение станового пристава. При этом переезды с прииска на прииск внутри одной компании, даже если они отстояли друг от друга на сотни километров, также не требовали особого разрешения, чем поляки широко пользовались, перемещаясь с одним «билетом» по всему Забайкалью .
Несмотря на столь либеральное отношение, закон предусматривал относительно польских ссыльных и серьезные ограничения. Они не имели права заниматься частным извозом, воспитанием детей, «преподаванием наук» и искусств, содержать аптеки, фотографии и литографии, торговать вином, занимать какие-либо должности в правительственных учреждениях. Впрочем, особенностью польской ссылки в Забайкалье было то, что польские изгнанники всегда с успехом занимались всем вышеперечисленным. Например, Петр Боровский, после Нерчинской каторги занимался золотодобычей, имел собственные прииски, где охотно предоставляя работу нуждающимся полякам; Иосиф Валецкий изготавливал мыло и свечи; Франц Вардынский, Юлиан Иордан, Кароль Рупрехт служили в золотопромышленных компаниях, Алоизий Венда управлял маслоделательным заводом; Мечислав Зарембский имел земельный участок, вел сельское хозяйство, был записан в купцы третьей гильдии; Кароль Подлевский поставлял зерно горному управлению; Александр и Фелициан Карпинские основали в Верхнеудинском уезде фабрику по производству швейцарских сыров; К. Савичевский основал завод, на котором производил ежегодно мыла на 12 тыс. рублей и на 3,5 тыс. масла кедрового ореха, вел крупную торговлю в Кяхте; Иван Орачевский занимался медицинской практикой .
Наш современник, профессор Вроцлавского университета А. Кучиньский, указывая на созидательный, деятельный образ жизни ссыльных поляков, так писал, о труде поляков: «Они искали какого-либо осмысленного места в этом новом для них пространстве, места не только в топографическом смысле, ибо таковое было им назначено царским приговором, но места осмысленного наполнения своей жизни в ссыльном отдалении, нередко свободной от арестантских рот, кандальной каторги или нелепого замыкания в тюрьмах и сибирских гарнизонах. Некоторые из этих ссыльных находили такое место, берясь за различные занятия – купечество, золотоискательство, ремесла, земледелие, но были и такие, которые смысл ссыльного существования наполняли познавательной деятельностью в области географических, естествоиспытательских и этнографических исследований. Предпочтения, которые они внесли в свою ссыльную жизнь, обозначали каким-то способом новый горизонт их существования за пределами отечества» .
Местные жители охотно нанимали политических ссыльных на службу: «политики» были грамотными, вели дела честно, были обязательными и исполнительными, да и стоили меньше. Приведем строки из письма П.Д. Баллода, отбывшего каторгу на Александровском заводе А.С. Фаминицину от 3 июля 1870 г., «Пишу Вам это письмо из Посольска, куда меня нелегкая принесла из Верхнеудинска больного. И сижу я здесь третью неделю и ожидаю, когда придет сюда какое-нибудь судно или пароход и увезет меня через Байкал. Когда я выезжал из Александровского завода, то мне предлагали несколько мест купцы и разные предприниматели с порядочным содержанием, и даже один бурят, у которого я покупал скот, сказал мне: «Друг, оставайся здесь, я тебе дам 3 руб. в месяц жалованья и просто 500 быков, и ты торгуй, как знаешь». Разумеется, для меня прямой расчет был остаться там, но по правилам в Забайкальской области никого из государственных и политических преступников оставлять нельзя» .
Если русский уголовный или политический ссыльный рвались из Сибири в Европейскую Россию, рассматривая ссылку как временное удаление из привычной среды, то поляки на месте поселения без промедления пускали прочные корни – обзаводились добротной усадьбой, домашним скотом, активно искали занятие своим способностям. Здесь они создавали семьи, растили детей, занимались предпринимательством, делали служебную карьеру.
Нередко ссыльные поляки столь крепко прикипали к сибирской земле, обзаводились хозяйством, что не могли все это бросить и немедленно вернуться на родину. Вот, например, показательное прошение Ф. Далевского Н.П. Дитмару, написанное после «высочайшего соизволения от 25 мая 1868 г. об облегчении участи политических ссыльных: «Так как я, имея свою мыловарню и для обслуги ея лошадей и быков, принужден был сделать запас на зиму, а именно сена и дров, которые я закупил у окрестных жителей, то покорнейше прошу, Ваше превосходительство, оставить меня на поселение в Забайкальской области. Ежели бы это было возможным, то оставить меня, по крайней мере, на один год» .
ППольское социалистическое движение 1880-х годов, наряду с российским народническим, дало Сибири новых ссыльных. Революционные выступления этого периода захватили прежде всего разночинскую молодежь, студентов и гимназистов. Изменившийся характер революционного движения заставил правительство изменить и тактику борьбы с ним – все больший размах получали не судебные, а административные высылки в Сибирь под надзор полиции. В Западное Забайкалье, в Тунку, например, был отправлен А. Лукашевич, осужденный по процессу «50-ти» и «193-х». В 1878 г. на жительство в Баргузин был выслан дворянин Юзеф Окушко, обвинявшийся в «преступной пропаганде». Окушко прибыл в город 14 июня 1879 г., «занимался токарным и слесарным мастерством, получал от казны пособие в размере 15 копеек в сутки и 1 руб. 50 коп. в месяц на квартиру, имел семейство, состоящее из жены и дочери». В марте 1880 г. в Баргузин был поселен на жительство под строгий надзор полиции отставной штабс-капитан Л. Черневский, обвинявшийся в социалистической пропаганде. Согласно отчету местного исправника, в ссылке Черневский занимался столярным делом, получал от казны денежное пособие в размере 72 рублей в месяц .
По-прежнему одной из самых крупных колоний поляков в Забайкалье и Восточной Сибири оставалась Тунка. В 1880-е годы здесь находились Бронислав Шварце, высланный за участие в томском «Красном Кресте», ссыльные пролетариатцы Михал Манцевич, Стэфан Ющиньский, а также Юзеф Пилсудский, Рклицкий, Лойко и другие. Собственными силами колония обрабатывала небольшой участок земли и убирала хлеб .
Во второй половине 1880-х годов Б. Шварце и Аф. Михайлович обратились к директору Иркутской магнитно-метеорологической обсерватории с просьбой, разрешить им организацию в Тунке постоянных метеорологических наблюдений. Директор, с одобрением встретив это предложение, «покорнейше» запросил губернское правление и получил ответ в декабре 1887 г. за подписью Иркутского вице-губернатора: «… нахожу вполне возможным разрешить поднадзорным производство метеорологических наблюдений в селе Тункинском, так как подобное занятие не исключается смыслом Высочайше утвержденного 12 марта 1882 г. Положения о полицейском надзоре и кроме того избавит этих поднадзорных от праздности, гибельно влияющей на нравственность их состояния .
Одно из главных событий в истории польской ссылки Восточной Сибири XIX века – восстание 1866 года на строительстве Кругобайкальской дороги. Необходимо отметить, что правительство стремилось всячески затушевать политический характер выступления польских ссыльных на Кругобайкальской дороге. Слово «восстание» не упоминалось. События 1866 г. на границе Иркутской губернии и Забайкальской области именовались как «побег с работ ночью 25 июня и производство различных беспорядков, насилий и убийств» или «вооруженное возмущение». Тем не менее, этот «побег» подвергся всестороннему расследованию, из материалов которого можно определить общее количество участников. Так, например, из «Списка политических преступников, бывших на Кругобайкальской дороге в 1866 году», составленном для Временного управления по надзору за политическими в Восточной Сибири», следует, что к дознанию были привлечены 719 человек. Из них, виновными по первой категории признаны 220 ссыльных, по второй – 171, у остальных – «участие в бунте не обнаружено» .
В 1873 г. сроки каторжных работ для поляков – участников восстания – в качестве царской милости, были сокращены. По Высочайшему соизволению от 19 апреля 281 человек «за безукоризненное поведение» были отправлены на поселение, а три каторжанина – К. Арцимович, Л. Ильяшевич и А. Недермейер, обвинявшиеся «кроме возмущения в насилии, грабеже и поджоге», – переведены в разряд «исправляющихся» .
Большая часть ссыльных поляков из крестьян, расселенных в восточносибирских селах, уже в третьем поколении обрусели. Они пустили прочные корни на сибирской земле, пополняя податные сословия. Польское дворянство, наоборот, после амнистии в большинстве случаев выехало на родину.
В 1860-е годы одним из центров размещения политических ссыльных в Восточной Сибири являлся Петровский завод. С января по декабрь 1864 г. здесь находились ссыльные гарибальдийцы, участники польского восстания. В 1863 г. они были взяты в плен русскими войсками, осуждены в Варшаве на значительные сроки каторжных работ и доставлены в Западное Забайкалье. На заводе работали десять человек: Эмиль Андреоли, профессор истории одного из парижских лицеев, Шарль Ришар, уроженец Риги, француз Луи-Альфред Дие, граф Луиджи Кароли, Фебо Арканджели, Джузеппе Клеричи, Амброджио Джупони, Александр Венанцио, Джакомо Меули, Ахилл Бенди. Гарибальдийцы прибыли из Иркутска в составе большой партии польских ссыльных, насчитывавшей не менее 74 человек, из которых известны лишь некоторые имена: Эпштейн, Дворжачек, Крысинский, Соколовский. Осматривая прибывших, доктор И.С. Елин выделил из партии 30 человек наиболее ослабленных и поместил их в заводскую больницу .
О числе польских ссыльных в округах Иркутской губернии можно судить по следующим цифрам за 1871–1872 гг.: в Иркутском округе политических – 794; Нижнеудинском – 290; Балаганском – 1090; Киренском – 43 и Верхоленском – 66, а всего – 2778 человек . Немало поляков были заняты тяжелым каторжным трудом. В ведомости политическим преступникам, находящимся в селе Лиственничном в заведывании зауряд сотника П. Попова на 3.01. 1866 г. 206 польских фамилий и имен. В ведомости политических преступников, находящихся в работах при Петровском железоделательном заводе за сентябрьскую треть 1865 г. 160 польских имен. В Троицком сользаводе – 90 поляков. Кондуитный список политическим преступникам, находящимся в Муравьевской гавани и г. Сретенске – 177 поляков. Против каждой фамилии стоит оценка за поведение. В основном, в деле записи: «поведения хорошего», но есть и «дерзок» или «вообще дурного поведения». В списке политических преступников в деревне Сиваковой (Нерчинский округ) – 903 польских фамилии . Большая колония польских ссыльных сложилась в Иркутске. По воспоминаниям Агатона Гиллера, в городе в конце 1850-х гг. уже было не менее 150 поляков .
Несмотря на обилие архивного материала о ссылке поляков в Восточную Сибирь, сегодня приходится констатировать, что эта тема остается изученной недостаточно. Проблемы польской ссылки по-прежнему иллюстрируются на примере нескольких десятков или сотен имен поляков, в основном представителей движения 1830-х гг. До сих пор не создан «социальный портрет» ссыльного поляка: мы не знаем численность, возраст, имущественное положение, географию расселения и род занятий основной массы изгнанников.
Дальнейшее изучение истории польской ссылки в Восточной Сибири требует, таким образом, прежде всего обобщающих исследований на основе привлечения и введения в научный оборот массовых архивных источников.

1. Колонизация Сибири в связи с общим переселенческим вопросом. СПб.: Комитет Сибирской железной дороги, 1900. С. 36.
2. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири // Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в. – февраль 1917 г.). Иркутск, 1973. Вып. 1. С. 255.
3. Шостакович Б.С. Ссыльные участники экспедиции Юзефа Заливского в Восточной Сибири (по материалам Государственного архива Иркутской области) // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1980. Вып. 5. С. 26–27.
4. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири… С. 275.
5. Государтсвенный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 24. Оп. Оц. Д. 181. Лл. 23, 30, 51.
6. Шостакович Б.С. Материалы Государственного архива Иркутской области о пребывании в Восточносибирской ссылке свентокшижцев – участников варшавской организации «Содружество польского народа» // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1983. Вып. 8. С. 64–65.
7. Шостакович Б.С. Материалы Восточносибирских архивов о ссыльных участниках организации Петра Сцегенного и связанных с ней польских конспиративных групп первой половины 40-х годов XIX века // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1980. Вып. 7. С. 24–27.
8.Тимофеева М.Ю. Участники польского национально-освободительного движения в Забайкальской ссылке (1830–1850 годы): Биобиблиографический справочник. Материалы к «Энциклопедии Забайкалья». Чита, 2001.
9. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 686: ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 81.
10. Ссыльные поляки в Сибири: XVII, XIX вв.: Исследования и материалы / Отв. ред. Ф.Ф. Болонев. Новосибирск, 2007.
11. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 814. Л. 2 об.
12. Тимофеева М.Ю. Указ. соч.
13. Кучиньский А. Польские известия о бурятах и их познавательная ценность (в переводе Б.С. Шостаковича) // Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы: Сб. мат-лов межд. научн. конф. Иркутск, 2001. С. 287.
14. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Новосибирск, 1993. Вып. II. Т. 1. С. 217–218.
15. Там же. С. 213.
16. ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 951. Л. 5, 6 об.
17. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири… С. 102, 108.
18. ГАИО. Ф. 25. Оп. Оц. Д. 5. Л. 3.
19. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 501. Л. 60–120.
20. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 507. Л. 18.
21. Кубалов Б. Страница из жизни гарибальдийцев в Петровском Заводе // Свет над Байкалом. 1960. № 4. С. 139–141.
22. ГАИО. Ф. 600. Оп. Оц. Д. 81. Л. 136-141.
23. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 905. Л. 11-107.
24. Воспоминания из Сибири: Мемуары, очерки, дневниковые записи польских политических ссыльных в Восточной Сибири первой половины XIX столетия. Иркутск, 2009. С. 623.

Воспроизводится по:

Вклад польских ученых в изучение Восточной Сибири и озера Байкал: материалы Междунар. науч.-практ. конф. Иркутск, 23-26 июня 2011 г. - Иркутск, 2011. - С. 108-116

Поляки – западнославянский народ, основное население Польши. В Иркутской области диаспора формировалась на протяжении нескольких веков в ходе репрессий и миграции. По данным Всероссийской переписи населения 2002 г. на территории области проживает 2298 поляков.

Расселение поляков в Сибири

Начало ссылки в Сибирь положили в 1593 г. жители города Углича, проходившие по делу народного возмущения, связанного с убиением царевича Дмитрия. Принявший их город Пелым стал первым ссыльнопоселенческим сибирским острогом. Знаменательно, что вместе с первыми ссыльными из Углича попал и медный колокол весом 19 пудов 20 фунтов, и, как свидетельствует летопись:

"...с отсечением уха, в наказание за возмущение жителей Углича при кончине царевича Дмитрия (15 мая 1591 г.)..."

Колокол был установлен в городе Тобольске - воротах в Сибирскую страну. Ссыльный колокол погиб в одном из пожаров Тобольска.

Известно, что поляки были среди казаков, ушедших за Урал еще с Ермаком Тимофеевичем. Выжившие из них во множестве сражений и суровых условиях сибирских походов добились немалых военных успехов, сами стали настоящими сибиряками, а кое-кто и казачьими атаманами. Но таких было крайне мало.

В 1668 г. Сибирский приказ расписал 22 шляхтича с семьями, посланными служить в сибирские города. В 1775 г. в Селенгинском уезде появились крестьяне, сосланные по воле помещиков вместе с беглыми раскольниками из Польши, и получившие наименование здесь “семейских” или “поляков”. Насчитывалось уже 1660 ревизских душ.

Настоящий, пусть подневольный, но все-таки, наплыв польской культуры в Сибирь и Иркутск, в частности, пришелся на вторую половину XIX в. после подавления восстания 1863-1864 гг. Большинство невольников этого периода являлись дворянами и лишь небольшую часть составляли солдаты из крестьян. Некоторые из них уехали из Сибири по амнистии 1841 и 1956 гг. По разным источникам, в Сибирь за три года было отправлено от 18 до 22 тысяч польских патриотов. Часть ссыльных отбывала наказание в Восточной Сибири, в частности, на Нерчинской каторге, а затем выходила на поселение в Западное Забайкалье.

Половина из числа ссыльных получила наказание в виде “водворения”, остальные ушли на каторгу (3894), поселение (2153), “на житье” (2254). Вместе с ссыльными прибыло 1830 человек. Так, в ссылку проследовали жены Клечковского, Люри, Сокольского, Сосновского, Хлусевич, Доллер, Ястремского, Гедеоновского и др.

Сосланные поляки нередко протестовали против каторжного произвола. Так, в ноябре 1865 г. в с. Сиваковой на Ингоде они участвовали в волнениях среди ссыльных. В июле следующего года поляки подняли восстание на Кругобайкальской дороге, после которого последовало распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири М. Корсакова переселить польских ссыльных в самые глухие места губернии. Участились факты неповиновения, протестов, побегов, политической агитации. Польские ссыльные по делу “Пролетариата” (1884 г.) принимали активное участие в Карийском бунте.

Прибытие в Сибирь участников польского восстания 1863 г. положило начало Нарымской ссылке, где оказались несколько десятков повстанцев. Многие из них умерли, не выдержав тяжелых условий, другие бежали или уехали после отбытия срока ссылки, небольшое число попало под амнистию 1883 г., некоторые же, из числа предприимчивых, остались в Нарыме. Амнистированные, пробыв на родине несколько месяцев, разорившись, возвращались в Сибирь, к тому же многие ссыльные поляки были уже женаты на русских.

Внуки бывших нарымских ссыльных – Завадовский, Родюков и др. – продолжили начатое дело и вели здесь торговлю, имея магазины колониальных товаров. Они скупали за бесценок у остяков и тунгусов пушнину, у местных крестьян мясо, рыбу, кедровый орех и отправляли в Томск и Тюмень. С конца 1880-х гг. на весь Балаганский округ (левый берег р. ) были известны крупнейшие предприниматели, а в прошлом польские повстанцы Герман и Маевский. Их влиятельное заступничество, с которым приходилось считаться исправнику, помогало многим политическим ссыльным региона. Недалеко от них, на берегу р. Ангары, поселенный после выхода с каторги, открыл “питейное заведение” бывший страстный борец за независимость Польши Войцех Комар.

Вышедший на поселение в Верхоленск в 1880-е гг., а затем Иркутск, другой польский политссыльный Юзефат Огрызко активно занялся разведкой новых золотоносных районов. Этот польский повстанец в 1864 г. был приговорен к смертной казни, замененной затем 20 годами сибирской каторги. Долгие годы он находился в полной изоляции сначала в Акатуйском, затем Вилюйском остроге и являлся единственным узником этого тюремного замка до конца 1871 г. Для освобождения места прибывшему сюда Н.Г.Чернышевскому Огрызко перевели на поселение.

Польская колония в Иркутской губернии

В Иркутске сложилась большая колония польских ссыльных. По воспоминаниям Агатона Гиллера, в городе было не менее 150 поляков. В 1868 г. из двух крупных столярных мастерских , по производству мебели, одно – Роберта Рейхарта – политического преступника. Здесь столяров, токарей и учеников работало 7 человек. Среди трех красильных заведений города одно принадлежало политическому преступнику Осипу Круликовскому.

В XIX в. миграции в Сибирь из европейской части России имели как вольный, так и насильственный для переселенцев характер. На поселение ссылались не только жители целых деревень, но и обширных областей. После восстания в Польше 1863 г. в Томскую губернию было водворено большое число поляков. Эти ссыльные получили официальное наименование польских переселенцев. Для руководства переселением был назначен заведующий делами по их водворению барон Фелькерзам, имевший резиденцию в с. Спасском Каинского округа Томской губ. Документы, связанные с его деятельностью, отложились в Государственном архиве Томской области в фондах 3 и 270. Преимущественно они представляют собой фрагменты деловой переписки, жалобы, прошения, статистические сведения, относящиеся к 1865–1877 гг. Хотя данные, помещенные в них далеко не исчерпывают всей проблематики переселения поляков в Сибирь, они исключительно полезны, поскольку дают возможность установить приближенную численность польских переселенцев по некоторым волостям, имена ссыльных, условия их водворения и некоторые детали обустройства на новом месте.

Нужно отметить, что в Сибири уже в XVII - XVIII вв. жили ссыльные выходцы из Польши, проходившие по «литовскому списку». По сведениям 1860-х гг. поляки составляли 1% населения Томской губернии, в Томском и Барнаульском округах их число приближалось к 3 тыс. человек . По архивным документам в 1865 г. большинство польских переселенцев, высланных в Томскую губернию, происходило из Литовских губерний . В этом же году в Усть-Тартасской волости Каинского округа были водворены 811 переселенцев-выходцев из Польши, число новоселов непрерывно росло. Вместе с тем, поскольку старожилы, например, жители Усть-Тартасской волости, начали постоянно жаловаться на недостаточность наделов земли, а также на отдаленность полевых угодий из-за большой численности населения, ссыльных стремились отправить дальше, в Томский и Мариинский округа. В документах отмечается и то, что там также недоставало земли для водворения, поэтому новые партии переселенцев отправляли обратно в г. Каинск. Так, 17 февраля 1865 г. барону Фелькерзаму доносили, что 43 человека польских переселенцев были направлены в Томский и Мариинский округа, но их предлагали вернуть в Каинский округ.

По ревизии на 18 февраля 1877 г. в Мариинском и Томском округах (сохранились сведения по Алчедатской, Дмитриевской, Семилужской, Ишимской волостям) кроме старожилов, переселенческих детей, ссыльных крестьян, ссыльнопоселенцев проживали польские переселенцы . В некоторых документах указано точное количество проживавших поляков. Так, по данным Семилужского волостного правления Томского округа из общего числа жителей в 5370 человек, польских переселенцев было 22 . Уже к моменту ревизии многие числившиеся в списках выходцы из Польши были в «неизвестной отлучке» или умерли.

В Томском и Мариинском округах размер полагавшегося для обзаведения хозяйством пособия был больше, чем в более западных округах, но многие польские переселенцы не желали переезжать на восток дальше Каинска. Они составляли прошения, в которых указывали, что желали бы соединиться с родственниками, ранее обосновавшимися в Каинском округе. Так, польский переселенец Константин Радек, водворенный в Земляной заимке, был переведен по особому распоряжению в д. Сибирцеву для сведения с братом Осипом Радеком . В феврале 1865 г. Тит Францевич Ковальский, водворенный в д. Старый Тартас Усть-Тартасской вол., собственноручно писал, что после выздоровления и выписки из Вознесенского этапного лазарета, его должны были отослать в г. Томск. Он просил разрешения остаться в Усть-Тартасской волости для окончательного водворения, поскольку «…сверх ожидания встретил… водворенного в здешней волости сродного брата, живя с которым… будет легче переносить все противности и препятствия, встречаемые на каждом шагу при сегодняшнем положении на чужбине» .

Этнический состав польских переселенцев был очень пестрым, в их число входили не только этнические поляки, но и белорусы, русские и представители других национальностей. Объединяло их, в первую очередь, проживание на территории Польши. В Сибири польские переселенцы стремились образовать компактные поселения. Об этом свидетельствуют прошения поверенных переселенцев. Так, например, Томскому губернатору было подано прошение доверенного от польских переселенцев из села Старого Тартаса Усть-Тартасской волости Игнатия Новицкого, который ходатайствовал об отводе «пустопорожнего места для заселения» . Его доверители Ивсень Ворожевич, Викентий Даукин (?) и представители еще семнадцати семей были причислены к с. Старый Тартас и пользовались земельными угодьями наравне со старожилами, однако выбрали место для образования отдельного поселка (починка) около озера Катенар. Но выяснилось, что выбранное место не было казенным и там уже размещались заимки крестьян-старожилов Бурмакиных, Дубровина, Каргополова, Бутанова и других, которые заняли эти земли «назад тому лет 50». Жители села Старо-Тартаса не соглашались уступить этот участок, что и было причиной тому, что власти прошение поляков не удовлетворили.

Ранее уже упоминались конкретные населенные пункты, куда водворялись польские переселенцы. Можно дополнить эти данные и такими. Из документов от 20 февраля 1865 г. следует, что польские ссыльные прибыли в выселок Бородихин Вознесенской вол. Каинского округа. Это были Виктория Скулова 60 лет, дети ее: Игнатий 18 л., Казимир 16 л., Розалия 14 л. Затем их перевели в д. Садовскую Усть-Тартасской вол. 22 марта 1865 г. заседатель Пятого участка Каинского округа сообщал, что к нему были препровождены польские переселенцы из политической партии ї 61 Антон Двилис, его жена Саломея, их дочь Вероника, сестры Марта, Бригида и Антонина . Их разместили по квартирам в с. Вознесенском вплоть до распоряжения заведующего по делам польских переселенцев.

Подытоживая сообщение о положении польских переселенцев в феврале 1865 г., чиновник Г. Г. Лерхе. писал, что к нему каждодневно стали прибывать польские переселенцы с просьбами о выдаче положенного им пособия. «Многие из них испытывали желание упрочиться самостоятельным бытием» , поскольку трудности поездки по Сибири отняли у них последнюю надежду вернуться на родину. Вместе с тем, среди польских переселенцев росло недовольство, так как добраться до волостного правления для получения пособия в обширной по площади Усть-Тартасской волости было очень сложно . В своем докладе Г. Г. Лерхе внес предложение о распространении по всем селениям печатного наставления об условиях водворения и считал, что только тогда правила, которые обычно трактовались произвольно, будут соблюдаться точно.

В документах волостных правлений сохранились списки польских переселенцев, которым выдавалось в 1865 г. пособие на «домообзаводство и заведение земледельческих орудий» . Например, в с. Верхнемайзаском, пособие получили Осип Штоль, Адам Якобовский, Петр Киприс, Феликс Слабунь, Семен Куплис, Феофил Лавренович. Иван Хлюстовский, Михаил Янкулас. В д. Аникиной деньги были переданы Феофилу Ловчха (он же Ловчихов), в заселке Беспаловой - Юльяну Пеберскому, Семену Ярушевскому, Викентию Капелья, Ивану Куктину, Антону Заверскому, в д. Поповой Зайчихи - Петру Микуцкому, Андрею Кувшу, Людвигу Деренчису, Осипу Яновичу, в д. Яркульской - Александру Ткаченко, Александру Урбановичу, в с. Старый Тартас - Ивану Сурвинко.

Места выхода и путь из родных мест в Сибирь можно узнать из жалоб польских переселенцев. Заслуживает внимания история польского переселенца крестьянина Ивана Николаева Азиревича, подавшего прошение томскому гражданскому генерал-губернатору 10 февраля 1865 г. Крестьянин происходил из д. Десковичизны Тверетской сельской управы Свинчанского у. Виленской губ. Он был водворен в д. Новоникольской Усть-Тартасской образцовой вол. Каинского округа Томской губ. В прошении подробно описываются трудности путешествия семьи крестьянина, которая была выслана в октябре 1863 г. «из польских пределов по высочайшему повелению в Западную Сибирь в Томскую губ.» с остановкой в Нижегородской губернии. Затем в 1864 г. водным путем на пароходе переселенцев отправили «в Казанскую губернию, а потом из нее». Крестьянин сообщал, что поскольку его две дочери были больны (Крестинья, 5 лет, и Ева, 2 лет), то подводы взяли для них, а вещи уже везти было не на чем. Далее подробно перечисляется имущество переселенцев, среди которого указаны четыре мешка, лопаты, четыре подушки пуховые, которые «были связаны простынею», «одна перина пуховая, связанный простыней ящик, ящик крашеный с двумя внутренними замками, третий висячий, впору двум поднять, там денег монетами сто пятнадцать серебром, брошь». Крестьянин поверил уверениям местного руководства, что семья его может ехать дальше, а вещи будут доставлены в место назначения. Но сколько жалобщик ни ждал, их не было, как он пишет, «ни через пять, ни через восемь дней». Трудно судить, о дальнейшей судьбе семьи, поскольку более документов не сохранилось, но ясно, что предположения могут быть самые пессимистические. Крестьяне остались на чужбине без вещей и без денег.

На поселение отправлялись и семьи, и отдельные люди, которые имели право вызвать своих родных в Сибирь. Среди польских переселенцев, водворенных в Каинском округе, были и те, кто желали присылки к ним семей, и те, кто не хотели. Так, по одному из списков, первых было девять человек, последних - шесть . Понятно, что семьям было легче вести хозяйство, причем многие в этом преуспели. В Томской губернии было несложно быстро наладить быт. Старожилы охотно торговали с переселенцами. Часто новоселам представляли самые выгодные условия для покупки домов, всей хозяйственной утвари: «Дешевизна товаров чувствовалась по количеству совершавшихся покупок и продаж между старожилами и польскими переселенцами» . В д. Мало-Архангельской им продали с молотка около двенадцати крестьянских домов, владельцы которых по распоряжению правительства, выезжали в Киргизскую степь . Документы ревизии 1877 г. показывают, что немало поляков владели хорошим домообзаводством, а подати с них взыскивались нерегулярно и небрежно .

Некоторые из новоселов, основательно обосновываясь в Сибири, не только обзаводились хозяйством, но и женились на старожилках. Так, в жалобе государственного крестьянина Ивана Яковлева Найданова, жившего в д. Верхнекулибницкой Каинского о. Томской губ., говорилось о том, что он просватал свою дочь Матрену за польского переселенца Лаврентия Михайловича Лабана. Суть же жалобы заключалась в том, что крестьянин отпустил Матрену и Лаврентия в с. Верхнемайзаское для венчания, но священник обряд проводить не стал, а потребовав денег три рубля серебром, отправил их в с. Шипицино к «попу Осипу Матвеичу». Но тот сначала также отказывался венчать, а потом совершил таинство за плату в 4 руб. серебром. Крестьяне сильно растратились, так как отдали деньги за венчание и за подводы, требовавшиеся для переездов. Они засомневались в необходимости своих трат, так как «слыхали от самого главного начальника, что поляков должны венчать не только за деньги, но и вовсе не должны требовать никакой награды» .

Существенно различалось имущественное положение польских переселенцев, разным было и их социальное происхождение. В документах указывается, что кроме крестьян в Томскую губернию прибыли двадцать два дворянина . В с. Спасское препровождались Игнатий Уминский, Матвей Верниковский, Иосиф Яковлев Богуш . В Земляную заимку был отправлен для водворения Павел Стариковский . Дворяне всячески старались скрыть свое происхождение, так как их положение по сравнению с крестьянами было намного тяжелее. Дворянин Феликс Соболевский был обвинен в сборе шайки, что доказывали весомые улики, но он отрицал даже свою принадлежность к дворянам, ссылаясь на недоразумение и судебную ошибку .

В среде польских переселенцев были самые разные люди. Некоторые промышляли воровством. Ранее уже упоминался Тит Ковальский, который подал прошение на переезд к брату. По случаю болезни Ковальский не мог сам передать документы, а доверил это польскому переселенцу Антону Боляевичу, который, как выяснилось, обкрадывал сотоварищей. У Боляевича были найдены чужие вещи, в том числе и те, что принадлежала Ковальскому . Согласно описи вор взял суконный пестрый шарф, принадлежавший Викентию Накурскому, подобный же шарф Августа Гольдштейна, а также покрытый сукном черный кожух самого Титуса (Тита) Ковальского.

Отношения старожилов и польских переселенцев нельзя охарактеризовать однозначно. В документах приводятся самые разноречивые факты. С одной стороны, многие старожилы встречали новоселов приветливо, торговали с ними, даже вступали в родственные связи. А с другой стороны, не везде польских переселенцев принимали гостеприимно. В Усть-Тартасской вол. старожилы-старообрядцы были «преисполнены предубеждения» и «гнушались» польскими переселенцами: «В двух деревнях крестьяне, не желая принять к себе пришельцев в дом, наняли отдыхальные избы. В других случаях прием поляков оказался еще менее удовлетворительным. Такое отношение и зависимость последних от старожилов становится довольно тягостным и возбуждает желание самостоятельного проживания» . После инспекционной поездки в феврале 1865 г. барон Фелькерзам писал заседателю Четвертого участка, что польские переселенцы, водворенные в с. Верхний Майзас принесли жалобу о том, что в с. Спасском помощник волостного писаря не брал для отправки писем, написанных на польском языке, а принуждал их писать по-русски. Далее он приказывал обратить на это внимание и не позволять в волостном правлении так поступать . В другом документе от 19 февраля 1865 г. Фелькерзам велел наказать крестьянина-старожила Ивана Лучинина «в пример прочим…, чтобы со стороны других старожилов притеснений польским переселенцам не было», поскольку польский переселенец Михаил Чаремха, живущий в Вятской слободе Усть-Тартасской волости, «объявил претензию» в том, что ему за пятнадцать дней работы Лучинин кроме одного пуда муки не заплатил, хотя условие было 10 коп. в сутки .

Итак, в середине XIX в. многие выходцы из Польши, став невольными переселенцами в Сибирь, начали обустройство в Томской губернии. Они понимали, что им придется задержаться здесь надолго, поэтому стремились поселиться совместно с родственниками и хотели быстрее обзавестись хорошим хозяйством. Приехав в уже населенную местность, они были вынуждены уживаться со старожилами, нередко защищать свои права, что, впрочем, им неплохо удавалось, поскольку закон часто был на их стороне.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Работа поддержана грантами РГНФ, 1997–1999, 97–01–00024, «Восточные славяне Западной Сибири: создание устойчивых этноэкологических систем развития», 1999–2000, 99–01–00058, «Малочисленные этнические группы некоренных народов Сибири: проблемы развития культуры жизнеобеспечения (на примере греков, эстонцев, белорусов)».
2. Томская губерния: Список населенных мест по сведениям 1859 г. СПб., 1868. С.LXXI.
3. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.29.
4. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.34.
5. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.4, л. 5, 5 об, 6. Среди переселенцев названы: Феликс Мартынов Байковский, Янек Конча, Францишек Пашкевич, Андрей Глубе, Игнатий Роменовский, Устин Вишневский, Петр Мецкевич, Валентин Ковнитис, Сильверст Калиновский, Казимир Чивилиск, Викентий Янковский, Августин Андружевский, Франц Юрьян, Иван Юерейкис, Тадеуш Киунбис, Иван Сафронов, Фома Наховский, Ипполит Захарович, Амброзий Амброзовский или Брясозовский, Игнатий Васильевский, Онуфрий Барановский, Иван Барановский, Флорин Буцевич, Никодим Зоза, Антон Стеклинский, Францишек Нарецижевич, Доменик Янович, Людвиг Коцлубовский, Казимир Крутицкий, Карп Иодка, Теодор Никучанец, Иван Никитин, Мартин Косинский, Семен Косицкий, Леон Вергоцкий, Иосиф Лепеш, Иосиф Куликовский, Ян Кулеш, Томеш Яблоновский, Станислав Давыдович.
6. ГАТО. ф.3, оп.11, д.1327, л. 9, 9 об., 11 об..
7. ГАТО. ф.3, оп.11, д.1327, л. 13.
8. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.20. 20 февраля 1865 г.
9. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.17.
10. ГАТО, ф.3, оп. 44, д.41, л.5.
11. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.21.
12. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.28.
13. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.28 об.
14. ГАТО, ф.270, оп.1, д.4, л.14.
15. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.15.
16. ГАТО, ф.270, оп.1, д.6, л.15.
17. ГАТО, ф.270, оп.1, д.2, л.27.
18. ГАТО, ф.270, оп.1, д.2, л.27 об.
19. ГАТО. ф.3, оп.11, д.1327, л. 9, 9 об., 11 об., 13.
20. ГАТО, ф.270, оп.1, д.5, л.2.
21. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.1.
22. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л. 4 об., 10.
23. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.38. 29 марта 1865 г.
24. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л..3.
25. ГАТО, ф.270, оп.1, д.4, л.18.
26. ГАТО, ф.270, оп.1, д.2, л.27, 27 об.
27. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.7, 7 об.
28. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.8, 8 об.

Поддержите нас

Ваша финансовая поддержка направляется на оплату хостинга, распознавание текстов и услуги программиста. Кроме того, это хороший сигнал от нашей аудитории, что работа по развитию «Сибирской Заимки» востребована читателями.

ПОЛЬСКИЕ ССЫЛЬНЫЕ В СИБИРИ

Хотя в 1863 г. нам и не удалось добиться свободы, но наши ссыльные сыграли важную роль в развитии Сибири. Вот несколько самых известных в этом регионе поляков.

— Поляков мы не можем считать чужими. В Бурятии они свои, в конце концов, они прибыли сюда тогда же, когда и русские, — говорил на одном из мероприятий Полонии в Улан-Удэ (180 км от монгольской границы) Михаил Харитонов, замначальника администрации президента этой байкальской республики. И говорил это совсем не только из вежливости. Поляки, хотя обычно и не по своей волe, попадали в Сибирь в течение нескольких столетий, и мало какой народ может похвастаться таким вкладом в развитие этой части Азии.

Одним из первых поляков здесь был Ницефор Черниховский (Никифор Черниговский), попавший в плен во время Смоленской войны 1632 года. Его отправили в армию на китайскую границу. После конфликта с местными властями (он убил чиновника) Ницефор поднял бунт, руководя несколькими десятками солдат-казаков, и занял заброшенный острог Албазино. Более десяти лет он удерживал власть в квазигосударстве, получившем название от его собственного прозвища Якса, и поддерживал дипломатические отношения не только с окрестными племенами, но и с Китайской империей. В конце концов за его заслуги царь снял с него обвинение в убийстве. Русско-китайское столкновение, частью которого была личная война Черниховского, закончилось подписанием Нерчинского договора — первого в истории договора, подписанного между Россией и Китаем. Одна из сохранившихся грамот императора Канси с условиями договора о границах была написана на трех языках — по-китайски, по-русски и по-польски. Русифицированная фамилия Черниговский в районе Байкала встречается до сих пор.

Сибирь ассоциируется у нас с проклятым местом ссылок, лагерей и репрессий. Однако потомки поляков горячо протестуют, когда слышат выражение «бесчеловечная земля» по отношению к своему краю.

— Эта земля очень даже человечная, здесь можно нормально жить, это наша малая родина, — слышал я много раз во время путешествия.

Тюрьма меняет жизнь

В азиатской части России Польша не воспринимается настороженно, как это бывает ближе к столице. Михаил Харитонов приехал в школу в Улан-Удэ на церемонию, частью которой было вручение нескольких «карт поляка» представительницей нашего консульства в Иркутске. Нечто подобное было бы совершенно невозможно в Петербурге или Москве.

Местная интеллигенция охотно учит польский язык, впрочем, значительная ее часть имеет польские корни. Среди них, например, известный историк Болеслав Шостакович, чей прадед — с теми же именем и фамилией, — будучи ссыльным, в 1902-1903 гг. занимал даже пост городского головы Иркутска. История его недолгого правления была отмечена организацией сети городских бань и введением налога на воду из городских колодцев. А его внук Дмитрий стал всемирно известным композитором.

В 80 км к северо-западу от Иркутска, в небольшом городке Усолье-Сибирском действует единственная в России государственная школа, где дети могут выбрать польский в качестве иностранного языка. И выбирают. Аннета Ксель учит нашему языку 200 из 600 учеников гимназии. Большинство из них — этнические русские, хотя некоторые признаются (иногда без достаточных оснований), что их прадедушка или прабабушка были поляками. При этом директора гимназии Сергея Кривобокова полностью поддерживают местные власти.

— Мы предоставили детям широкую языковую программу. Они могли выбрать испанский, немецкий или французский, — рассказывает Кривобоков.

И никто не может убедительно объяснить, почему гимназия находится именно в Усолье. Среди детей нет практически никого, кто прямо считал бы себя поляком. Может быть, решающим оказался дух истории. Город был центром ссылки для поляков после восстания 1863 года. 22 января будет 150 я годовщина восстания. В Сибирь было сослано от 20 до 40 тыс. человек. После амнистии 1883 г. только часть из них вернулась в Польшу. Остальные — а среди них были люди наиболее активные и образованные — остались.

Так остался врач Целестин Цехановский. Выпускник варшавской Медико-хирургической академии, первого высшего учебного заведения, которое возобновило работу в Царстве Польском после подавления восстания 1830 г., Цехановский за то, что лечил раненных повстанцев и держал у себя оружие, был приговорен к пожизненной ссылке в Сибирь и каторжным работам.

— Цехановский попал в Александровский централ, где провел 20 лет, — рассказывает его правнучка Нина Колесникова. Сама она уже не помнит польского языка, но о своем прадеде говорит с сильным волнением. Тюрьма эта находилась в небольшом селе Александровское в Иркутской губернии. За несколько десятилетий ее существования в ее стенах побывало множество поляков — от Петра Высоцкого, инициатора восстания 1830 г., до Феликса Дзержинского, будущего создателя кровавой большевистской политической полиции.

В 80-х годах XIX века начальником тюрьмы стал Александр Сипягин.

— Цехановский помог ему улучшить гигиенические условия содержания заключенных. Когда об этом узнали местные рабочие, они упросили начальника отпускать к ним доктора на вызовы к больным. Вскоре о Цехановском заговорила вся округа, и из соседних деревень стали приходить больные с просьбами о помощи, — рассказывает Колесникова. Прадед был освобожден в 1883 г., но вскоре вернулся в тюрьму — теперь уже как штатный тюремный врач.

В Иркутске, который был тогда самым большим городом Сибири, большинство практикующих врачей (а всего их было 30) составляли поляки. Благодаря нашим соотечественникам была создана первая в городе поликлиника.

— Целестин Цехановский умер в 1907 г., после того, как в Москве убили его любимого сына, студента медицины Михаила. Сердце не выдержало, — говорит Нина Колесникова. Другого сына Цехановского и его жены Татьяны, с которой он познакомился в Сибири, архитектора Степана, расстреляли в 1937 г. во время так называемой «польской операции». Он стал одной из 100 тысяч жертв первого сталинского геноцида, направленного на определенный народ.

Врачи, геологи, инженеры

Большая часть наказаний, наложенных на повстанцев, не была связана с принудительными работами в определенном месте или заключением, а состояла в запрете покидать конкретный город или возвращаться в европейскую часть России.

Поэтому ссыльные занимались тем, что лучше всего умели делать. Сибирский историк Екатерина Дегальцева пишет о семье Завадовских, которая в 80-х годах XIX века создала торговую империю в этом регионе. Они скупали меха у коренных народов Сибири, мясо и рыбу у русских крестьян. Затем товары отправлялись на запад, до самой Тюмени, то есть больше чем за 3000 км от Иркутска. Как описывает Дегальцева, в конце XIX — начале XX вв. почти в каждом сибирском городе существовали «варшавские магазины». В них можно было купить товары, привезенные со «старой родины», в основном обувь и ремесленные изделия. Что-то вроде колониальных товаров, только наоборот.

Русские охотно прибегали и к помощи польских инженеров. Барон Иоганн Аминов сначала принимал участие в подавлении восстания 1863 г., а затем — став начальником строительства канала, соединяющего Обь с Енисеем, — собрал вокруг себя польских специалистов: Балицкого, Мицкевича, Стратоновича. В свою очередь, на разведке и золотодобыче в этом регионе работал известный революционер, выбранный в члены правительства предводителями Забайкальского восстания ссыльных (1866) Иосафат Огрызко. А нашим врачам — Лисоцкому, Лаговичу и Томкевичу — Тобольск обязан прекращением эпидемии тифа.

Однако наибольший вклад в развитие Сибири поляки сделали в области изучения географии и этнографии. Самые известные из них — Ян Черский и Александр Чекановский. Первый из Витебска, второй с Волыни — оба были сосланы в Сибирь за участие в том же восстании. Черскому благодаря заступничеству коллег Григория Потанина и Александра Миддендорфа, несмотря на принудительную отправку на службу в царскую армию, было разрешено заниматься геологическими изысканиями. Русские обязаны ему тщательным изучением озера Байкал и первой геологической картой его берегов. Когда едешь из Иркутска в Листвянку, курорт на Байкале, над головой нависает хребет Черского. Его имя носят также несколько улиц, деревня на Колыме и даже иркутская организация белорусского меньшинства, потому что белорусы тоже считают исследователя «своим».

Ян Черский умер в 1892 г. во время своей последней экспедиции, на берегах колымской реки Омолон. Александр Чекановский — в 1874 г. в Петербурге от передозировки лекарств. Если именем Черского названы в основном географические объекты, то память о Чекановском хранит мир растений и животных. Его экспедиции проходили на крупнейших реках Центральной Сибири — Лене, Нижней Тунгуске, Ангаре. Да и сама по себе ссылка была для него одной большой, хотя и вынужденной, экспедицией. На первое место ссылки, в Тобольск, Чекановский был отправлен из Киева пешим этапом.

Окрестности Байкала и Камчатку изучал также известный еще до восстания натуралист Бенедикт Дыбовский. В 1864 г. он как бывший комиссар Национального правительства Литвы и Белоруссии был приговорен к смертной казни. Ему удалось избежать петли только благодаря заступничеству немецких зоологов и канцлера Пруссии Отто фон Бисмарка. В ссылке Дыбовский вместе с другим участником восстания, Виктором Годлевским, исследовал байкальский регион и описал более ста неизвестных ранее видов животных.

Дыбовский оставил о себе добрую память еще и своей благотворительной деятельностью. Став окружным врачом в Петропавловске-Камчатском, он учреждал больницы на Камчатке, а также способствовал развитию оленеводства, разведению коз и соболей, давая тем самым жителям близлежащих островов источник средств к существованию. Самая высокая гора на расположенном у берегов Камчатки острове Беринга названа в его честь горой Дыбовского. Русское правительство за его заслуги позволило ему в 1883 г. эмигрировать во Львов, бывший в то время частью Австро-Венгерской империи. Дыбовский скончался в 1930 г. в почтенном возрасте 96 лет в независимой Польской Республике.

Польские ученые внесли свой вклад в изучение обычаев и языков коренных народов русского Дальнего Севера и Дальнего Востока. Брат Юзефа Пилсудского Бронислав, сосланный в 1887 г. на Сахалин за участие в приготовлениях к покушению на царя Александра III, составил словари языков нивхов и айнов, коренных народностей, живущих между Сахалином и японским островом Хоккайдо. Выйдя на свободу, он женился на айнке Чусамме. Внук Бронислава и Чусаммы Пилсудских Казуясу Кимура живет в Иокогаме в Японии. Он — единственный потомок братьев Пилсудских по мужской линии.

Забытый в Польше Эдвард Пекарский, родившийся под Минском за пять лет до начала восстания 1863 г. и сосланный в Якутию в 1888-м, стал автором фундаментального, по сей день используемого русско-якутского словаря, а также многочисленных публикаций, посвященных обычаям этого полумиллионного народа — дальнего родственника турок. Первые записи для словаря Пекарский делал чернилами из отвара ивовой коры на обрывках газет, чтобы не умереть со скуки в небольшой юрте в деревне, которую местные называли Джеренгнеех.

В Якутске, столице автономной республики Саха, сегодня стоит памятник Пекарскому. Так же, как и Черского, его считают своим соотечественником не только поляки, но и белорусы.

— Наш земляк Эдуард Пякарский (так его фамилия звучит по-белорусски. — Ред.) дал якутам словарь, а на памятнике написано «великому польскому путешественнику», — жаловался президентской газете «Беларусь сегодня» полярник Владзимир Драбо, руководитель белорусской экспедиции по Якутии в 2004 году. — Но когда-нибудь мы восстановим историческую справедливость.

Польский soft power

Для Польши январское восстание означало очередную бойню лучших ее сынов, после которой наступили годы самой тяжелой «русификации» на берегах Вислы, навсегда лишившие надежды на восстановление многонационального государства в тех границах, в которых оно существовало до разделов. В России антимонархическое выступление поляков стало одним из катализаторов идейной эволюции в кругах интеллигенции: от модного прежде либерализма, в том числе и в межнациональных отношениях, в сторону русского национализма и шовинизма. Эти перемены можно проследить, например, по произведениям И.С.Тургенева.

В Сибири, однако, волна поляков, нахлынувшая после восстания, вызывает хорошие ассоциации. В Иркутске есть не только улица Черского, но и улица Польских Повстанцев, хотя они и выступали против российского государства. Живой интерес к польскому языку в Усолье-Сибирском, Иркутске и Улан-Удэ нередко возникает и среди представителей коренных народов Сибири. Корреспонденту ДГП довелось встретить за Байкалом бурятов, родственников монгольских народов, говоривших по-польски лучше, чем местные активисты Полонии.

— Моя бабушка была из Польши. Хотя возможно, что она была не полькой, а еврейкой, — говорил мне с улыбкой Геннадий Иванов, заместитель главы польской организации «Надежда» в Улан-Удэ. Иванов знает много польских выражений, ходит в футболке польской сборной и называет себя бурятско-польским националистом. Если не считать его бабушки неизвестной сегодня национальности и польской жены Марии, Иванов — стопроцентный бурят, полностью укорененный в буддийской культуре региона. Видимо, этот особенный польский soft power захватывает не только прямых потомков ссыльных. Отсюда же — присутствие представителей местных властей на церемонии вручения «карт поляка». Было бы замечательно, если бы эта часто бескорыстная симпатия распространилась и на федеральных чиновников.

Карта расположения села Вершина. Территория Шаралдаевской сельской администрации Боханского района Усть-Ордынского Бурятского автономного округа

На вершининском кладбище. Фото Ю. Лыхина, 2005 г.

Жилой дом в Вершине. Фото А. Вишневской, 1997 г.

История Вершины, или как поляки оказались в Сибири

Услышав польское приветствие «Дзень добры», а не «Здравствуйте», задаю себе вопрос, действительно ли я нахожусь в Сибири, в 130 километрах на северо-запад от Иркутска, на российской земле? И до момента моего появления здесь все говорили именно так. Так кто же эти люди?

В 1996 году, когда я первый раз посетила Вершину, приезд сюда не был мною запланирован - организаторы туристического маршрута на Байкал приготовили для нас несколькосюрпризов. Одним из них было посещение какого-то села.

Внешне это село не очень-то отличается от многих тысяч других, разбросанных как по европейской, так и по азиатской части России. Но уже после нескольких минут пребываниясреди жителей Вершины поляк чувствует себя почти как в Польше. Почему? Благодаря этому «дзень добры». Однако знание вершининцами польского языка на этом не заканчивается. Потомки польских экономических эмигрантов первой четверти XX века в большой степени сохранили язык отцов, и, несмотря на многочисленные русицизмы, приветливых хозяев легко можно понять.

Вершина появилась как место поселения польских шахтеров, приехавших сюда в начале XX века по реформе Петра Столыпина из Домбровского угольного бассейна. Царскимвластям необходимо было освоить сибирские земли, и в 1906 году министр внутренних дел П.А. Столыпин начал реформу, по которой крестьяне могли выйти из общины и поселитьсяна новых, слабо заселенных к тому времени территориях, получив при этом в обработку землю. Желающие выехать из западных районов империи (им была обещана помощьгосударства при переселении) поселялись на азиатских территориях. Здесь появлялись специальные склады с сельскохозяйственным оборудованием, пункты для переселенцев,бараки, школы, больницы. Кроме 15 десятин земли (1 десятина равнялась тогда 1,0925 га) переселенцы получали 100 рублей единовременной материальной помощи и скидку нажелезнодорожные билеты.

До 1918 года Польша была разделена на территории влияния, а населенные пункты (Блэндув, Олькуш, Чубровице, Сосновец и Хрущобруд), из которых происходили вершининские поселенцы, лежали в границах Российской империи. Те из жителей Домбровского бассейна, которые были привлечены обещаниями разнообразной помощи со стороны государства и решились стать иммигрантами, несколькими месяцами раньше выслали в Сибирь своих представителей, так называемых ходоков, чтобы они выбрали место для поселения. Территория для поселения была определена еще в 1908 году. Большой интерес шахтеров к переселению объясняется причинами экономического характера. Тяжелая социальная ситуация, когда, например, по данным 1911 года, в течение двух лет заработок снизился на 10 %; болезни, связанные с профессией, а также отсутствие надежд на лучшее будущее - все это подталкивало к переселению. Более зажиточные крестьяне, кроме того, видели в этом возможность быстрейшего обогащения.

Хотя Вершина была одним из многих поселений, появившихся в этих условиях, ее феномен состоит в том, что только здесь поляки, несмотря на значительную интеграцию в советское общество, до сегодняшнего дня сохранили осознание своего происхождения, язык предков (хотя и с добавлением русских слов), а также религиозные отличия. Все это имеет для них большое значение.

Однако, несмотря на обещания правительства, журналы того времени переселенческую акцию оценивали негативно. Это можно проследить в силезской прессе, например в «Kurier Zagłębia Polityczny, Społeczny, Ekonomiczny i Literacki». В 1910 году статьи, говорившие об эмиграции и реэмиграции, появлялись неоднократно, часто на первой полосе, и неотличались оптимизмом. Уезжавшие в Сибирь не чувствовали себя уверенно и безопасно, так как они оставляли прежнюю жизнь, покидали родные места и людей, среди которых выросли. Тот факт, что, несмотря ни на что, они решались на такой трудный переезд, ярко свидетельствует о тяжелой жизни, а также о надеждах, связанные с переселением. У людей, с которыми я разговаривала, очень сильна память о самых первых годах основания села. Воспоминания об этом передаются из поколения в поколение. В большинстве воспоминаний говорится о том, что главной причиной переезда из Силезии были тяжелые условия жизни и труда.

Часть недовольных условиями переселенцев вернулась в Польшу, расставаясь с возможностью, в общем-то, единст-венной, улучшить свою судьбу. Следует принять во внимание, что выдержать тяжелые условия жизни на чужбине и остаться здесь смогли только самые закаленные и самые зажиточные. Раскорчевка таежных земель, конфликты с местным населением и жизнь на первых порах в землянках или шалашах у многих людей отбили желание остаться. Возвратиться на родину тоже было тяжело, так как нужно было самим оплатить переезд и заново начать жизнь. Ведь наверняка те, кто уезжал в Сибирь, думали, что никогда в Силезию не вернутся.

Польские основатели Вершины оказались не в безлюдном крае, а по соседству с бурятами. Кроме антропологических и языковых различий переселенцам бросалась в глаза и разница в религиозных убеждениях. Для европейцев религия бурят казалась экзотикой. Близкое и постоянное присутствие единственных до того времени хозяев территории имелобольшое значение для сохранения национального сознания и своей, в том числе и религиозной, культуры поляков.

В связи с тем что переселенцы были выходцами из разных местностей, до переселения они не составляли организованной группы. Традиций совместного проживания, складывающихся в течение нескольких поколений, здесь не было. Новая общественная жизнь только должна была сформироваться.

С самого начала существования Вершины в процессе формирования и поддержания самосознания переселенцев и их потомков большое значение имели христианское вероисповедание и римско-католические обряды.

Поселенцы должны были где-то жить, но сразу построить дома они не могли в силу разных причин, одной из которых было тяжелое экономическое положение. Поэтому на безопасном расстоянии от реки Ида, вдоль ее правого берега (по другой стороне жили буряты) они выкапывали землянки, выкладывая стены деревом. Для того чтобы получить земли для занятия земледелием, нужно было выкорчевывать деревья в лесу. Появлялись ремесленные мастерские. Память о первых трудных годах живет до сих пор.

Сразу после переселения было принято решение о строительстве школы и костела, которые поставили в 1911–1915 годах. Уроки в трехлетней школе (в том числе и Закон Божий)первоначально проводились на польском языке. Это хорошо помнят только старшие жители Вершины, бывшие в то время учениками. Учителями были сами поселенцы. Затем учебупродолжали в Дундае - населенном пункте, лежащем в трех километрах по направлению к Иркутску. Это свидетельствует о том, что польские переселенцы осознавали и хотелисохранить отличия в своей культуре уже в момент поселения. Ведь наиболее значительными составляющими самоидентификации, принимая во внимание соседство бурят, были язык и религия.

В период Великой Отечест-венной войны в результате внутренних миграций в стране в селе появились представители других национальностей, а вместе с ними пришла другая религия. Я имею в виду русских, украинцев, татар, армян. Но, несмотря на это, жители Вершины польского происхождения сохранили свои религиозные ценности и отличия.

Как я уже упоминала, переселенцы из Домбровского бассейна первоначально не составляли консолидированной группы. Но хотя и приехали они из разных местностей, всех их объединяли общая культура, традиции, происхождение, а также цель и средства ее реализации. Положение эмигрантов и заселение общей территории привели к тому, что изнезнакомых между собой людей сложилась организованная группа. На дальнейшее развитие общности повлияли необходимость постройки домов, организация ремесленных мастерских, строительство школы, костела, а также соседство людей, отличающихся от поселенцев по многим пунктам. Первоначально определенным авторитетом в среде эмигрантов пользовались ходоки. На форму общественной структуры села повлиял и как опыт из истории польских эмигрантских сообществ, так и специфика России и, позднее, Советского Союза.

Так как земли для проживания поляков были выделены на территории бурят, с самого начала эти две различные группы вступили в контакт. Земля для поселенцев была выделена на высоком берегу реки Ида, там, где в нее впадает ручей Яматский. Отсюда первое название поселения - участок Ямат-ский. Но в том же году название заменили на Трубачеевский, что было связано с фамилией представителя бурятского деревенского сообщества Трофима Трубачеева, противившегося появлению здесь эмигрантов. Как уже отмечалось, суровый климат и тяжелые условия первоначального периода обустройства на новом месте вынудили часть приехавших вернуться в Силезию. В их числе были и ходоки, которые, несмотря на отсутствие дотации на обратную дорогу, вернулись назад.

Известно, что национальное, культурное, религиозное или любое другое сознание почти всегда усиливается в результате попыток его ликвидации или унификации с другим, например, с преобладающим на данной территории. Но бывает и так, что оно (сознание) поддается внешнему влиянию.

В Вершине на осознание и выражение «польскости» огромное влияние оказала общественно-политическая ситуация в России, СССР и затем опять в России. На первоначальномэтапе существования польского поселения для выражения польскости не было никаких ограничений. Например, была построена часовня для поляков, школа, в которой учили напольском языке. Ситуация радикально изменилась во времена Советского Союза: было ликвидировано обучение на польском языке, закрыт костел, предпринимались попыткилаицизации (отказ от религии) населения. Однако расцвет преследований пришелся на 1937 год. Тогда работники НКВД вывезли и расстреляли тридцать человек - наиболее уважаемых в селе людей. Эта трагедия сильно повлияла на судьбы оставшихся в живых людей, прежде всего женщин с детьми. Не было никаких восстаний, мятежей, продолжалась обычная трудная жизнь. Но все были запуганы, боялись даже учить своих детей основным молитвам. Принудительная организация колхозов в 30-е годы также явилась одной из причин обнищания и страха жителей села.

Многие годы жители Вершины не имели контактов с Польшей. Сразу после переселения в Сибирь поляки переписывались с оставшимися в Силезии родственниками и знакомыми. Но со временем они умирали, и это усложняло возможности поддержания отношений. В последние годы контакты начали возобновляться. В 1960-х годах село посетила Ханна Кралль, описавшая Вершину в одном из репортажей с востока СССР, приехали туда также репортеры польской кинохроники. Репортажи кинохроники, которые в период социализмапоказывали перед каждым сеансом, прежде всего служили индоктринации (обработка в духе определенной доктрины) общества.

Установление достаточно регулярных отношений жителей Вершины с родиной стало возможно, когда к власти в СССР пришел Михаил Горбачёв. Именно тогда в Вершину началиприезжать польские миссионеры, учителя. Это был конец 80-х - начало 90-х годов XX века.

В этот период село начали посещать польские туристы, как самостоятельно, так и группами. Моя первая встреча с Вершиной состоялась, как уже отмечалось, именно во времятуристической поездки. Туристы расспрашивали жителей об истории села, обычаях. Эти встречи имели и имеют большое значение для сохранения «польскости», помогая жителям села по-новому посмотреть на нее. Достаточно вспомнить, что президент Польши Александр Квасьневский (в декабре 2005 г.заканчивается второй срок его президентства) во время визита в Иркутск, в 1990-х годах, встретился с представителями Вершины. Эта «польскость» в настоящее время уже не ассоциируется с былыми преследованиями. Наоборот, вершининцы понимают, что, представляя отличную от других национальную группу, они вызывают больший интерес к себе.

Специфика политических и общественных отношений в бывшем Советском Союзе обусловила определенную унификацию народов и культур, находящихся на его территории.Несмотря на это, жители Вершины (я имею в виду главным образом ту их часть, предки которых приехали из Польши, а конкретно из Домбровского угольного бассейна), в большинст-ве своем сохранили язык и обычаи отцов. Если с польской речью гость встречается сразу по приезде в село (а иногда и раньше - в автобусе, когда едет кто-нибудь из вершининцев), то проявление обычаев легче всего заметить в обрядах - как религиозных, так и светских, например в праздновании именин (в России отмечают день рождения).

В заключение хочу добавить единственное: хотя мой последний визит состоялся восемь лет назад (летом 1997 г.), я уверена, что гостеприимство и приветливость жителейВершины к гостям со всего света, а особенно к полякам не подвергается эрозии. Нам остается жить надеждой, что молодежь, так же как представители старшего поколения, знает,ценит и культивирует наследство предков.

Перевод Н.А. Бартошевич

ЛИТЕРАТУРА

Bazylow L. Historia Rosji (История России). - Wrocław, 1985.

Bazylow L. Syberia (Сибирь). - Warszawa, 1975.

Emigracja z ziem polskich w czasach nowożytnych i najnowszych, XVIII–XX w. (Эмиграция из польских земель в новое и новейшее время, XVIII–XX вв.). - Warszawa, 1984.

Emigracje zarobkowe na tle wschodnioeuropejskich i polskich struktur społeczno-ekonomicznych (Экономическая эмиграция на фоне восточноевропейских и польских общественно-экономических структур). - Toruń, 1974.

Encyklopedia Powszechna (Всеобщая Энциклопедия). - Warszawa, 1973. - T. I; 1974. - T. II; 1976. - T. III, IV.

Figura L. Wieś Wierszyna. Z problematyki kulturowej polskich mieszkańców Syberii (Деревня Вершина. Из культурной проблематики польских жителей Сибири): Praca magisterskaprzygotowana pod kierunkiem prof. dr hab. J. Bachórza. - Uniwersytet Gdański, 1995.

Tożsamość narodowościowa w diasporze. Wieś Wierszyna w Obwodzie Irkutckim w Rosji (Национальное самосознание в диаспоре. Деревня Вершина в Иркутской области в России) // Etnos przebudzony. Seria: Studia Ethnologica. - Warszawa, 2004. - S. 83–111.

Wiśniewska A. Proces kształtowania się i rozwoju tożsamości etnicznej mieszkańców Wierszyny (Syberia środkowa) (Процесс формирования и развития этнического самосознания жителей Вершины /Средняя Сибирь/) // Etnografia Polska. - Т. XLIV, nr. 1–2. - S. 99–114.

Zarobki górników w Zagłębiu Dąbrowskiem (Заработки шахтеров в Домбровском бассейне) // Kurier Zagłębia Polityczny, Społeczny, Ekonomiczny i Literacki. - 30. 05. 1911 (nr. 146).

ANNOTATION

Agata Vishnevska. The history of Vershina, or How the Poles were found in the Siberia.

The article of Polish explorer is devoted to the history of the Siberian village Vershina founded by the migrated Poles at the beginning of XX century. The author considers how the countrymen of Vershina reserved their language, polish culture and national self-consciousness.

Агата Вишневская,
историк,
г. Варшава, Польша

Журнал "Тальцы" №4 (27), 2005 год